Константин михайлович харчев мы 70 лет. Наталия Николаевна Соколова

В новейшей истории Русской Православной Церкви записаны имена ее выдающихся деятелей - архипастырей, священно- и церковнослужителей, сотен и тысяч мирян, внесших вклад в возрождение церковной жизни в России в конце XX века. К их числу, несомненно, относится имя протоиерея Феодора Соколова.

Утверждая это, я делюсь не только личным, субъективным впечатлением, но привожу объективную оценку с "другой стороны". Несколько лет мне пришлось возглавлять Совет по делам религий при Совете Министров СССР (Государственный орган советской власти, регулировавший деятельность Церкви в стране.) и по долгу службы часто общаться с будущим настоятелем храма Преображения Господня в Тушино, отцом Феодором. В то время он был референтом у Святейшего Патриарха Пимена. Ему еще только предстояло восстановить свой храм, собрать одну из самых больших общин в Москве, заложить фундамент новых отношений Церкви и Армии, примирить с Богом сотни заблудших душ в местах лишения свободы, освятить не один десяток храмов по всей России. А у меня впереди был короткий отрезок трудов на государственном поприще во благо нашей Церкви и народа.

После моей отставки отношения со всей семьей Соколовых у меня сохранились самые дружеские, что дает возможность совместить объективную и субъективную оценку личности отца Феодора, а гибель его, всем нам показавшая, какой короткой может оказаться наша жизнь, вынуждает взяться за перо без промедления.

Референт - должность, в табели о рангах стоящая не очень высоко: помощник, секретарь. По должности он не несет прямой ответственности за принятие решений первым лицом, несмотря на то, что готовит это решение. Но Федор Соколов оказался помощником у Святейшего Патриарха в пору, когда отношения между Церковью и государственной властью только начинали теплеть. В этой ситуации каждое его слово приобретало особое значение. Конечно, Федор обсуждал все вопросы с братьями, конечно, советовался со своим мудрым папой - протоиереем Владимиром Соколовым. У них так было заведено: ни один вопрос не решался самостоятельно. Семья Соколовых - это коллективный разум.

Природные дарования, духовные силы, которые Федор черпал в частых службах, будучи также иподиаконом у Святейшего Пимена, помогали ему нести непростую ношу. Я могу засвидетельствовать, что все вопросы к Святейшему Патриарху Пимену готовились при его непосредственном участии. Он знал о Церкви все, он знал в Церкви всех.

Мое общение с ним поначалу ограничивалось "рабочими контактами". На нас обоих сходились интересы Церкви и государственной власти; мы оказались опорами моста между ними. Разумеется, такими же "опорами" были и остальные референты Святейшего Пимена - родные братья отца Феодора: будущий епископ Сергий и отец Николай.

Еще до своего обращения к вере я пытался понять, почему меня, отдавшего 25 лет служению партии, да еще в качестве секретаря крайкома, ведавшего вопросами идеологии, избрал Господь в посредники между государством и Церковью, которые, словно поссорившиеся дети, боялись протянуть друг другу руку. Вот уже почти забыты обиды, сквозь высыхающие слезы вижу, что и он готов помириться, ведь я же его родной брат, но...

Но в Политбюро ЦК КПСС все еще веют старые ветры. Выверенное, отчеканенное решение партии по поводу предстоящих торжеств, связанных с 1000-летнем Крещения Руси, подчеркивает разделение общества на "мы" и "они". Церковь у нас отделена от государства, и пусть она празднует свой юбилей, "не расползаясь". Было принято решение о неучастии властей всех уровней в предстоящих торжествах. Однако в 1985 году Генеральным секретарем ЦК КПСС был избран М.С. Горбачев, и отношение к Церкви стало потихоньку меняться. Но еще до его избрания лояльное отношение к Церкви у некоторых высокопоставленных партийных деятелей бросилось мне в глаза в пору моего назначения на пост Председателя Совета в 1984 году.

На эту должность я попал с... английской каторги. Четыре с лишним года представлял интересы СССР в республике Гайана, бывшей английской колонии, куда "гуманные" англичане ссылали своих уголовников. Климат там такой, что средняя продолжительность жизни гайанцев едва достигает 35 лет, и поэтому Метрополия, не желая пачкать руки кровью соотечественников, отправляла туда своих преступников. Я же оказался в Гайане по решению Политбюро ЦК КПСС, при активных хлопотах М. А. Суслова правда, не в кандалах, а в ранге посла.

Ко времени окончания моей американской ссылки я был вызван в Москву. Переквалифицировавшись из партийных работников в дипломаты, я рассчитывал на новое назначение: мне прочили место посла в Никарагуа, и я готовился к переезду туда, но в ЦК сложилось другое мнение. Им срочно нужно было занять кем-нибудь образовавшуюся вакансию на пост председателя Совета по делам религий при Совете Министров СССР.

Претендентами на это место были выдвинуты два человека - секретарь, кажется, Свердловского обкома и я. Требования к нам были такие: не старше 50 лет, практическое; знание международной работы и значительный опыт работы в сфере идеологии на уровне секретаря обкома или крайкома партии. По этим параметрам мы оба подходили.

Место председателя Совета было хоть и почетное - все-таки должность в ранге министра союзного значения, - но уходить на него с секретаря обкома мой "соперник" не хотел. За него вступился 1 -и секретарь обкома и отстоял. Я тоже был доволен новой дипломатической долей (каторга-то закончилась) и не рвался менять свободу посла на рамки министра. Но за меня замолвить слово было некому, и, несмотря на мой отказ, секретарь ЦК Зимянин М.В., стал готовить мою кандидатуру для утверждения. Помню он тогда сказал:

Учитывая ваше нежелание оставлять дипломатическую работу, придется нам воспользоваться принципом партийной дисциплины.

Назначение мое состоялось, но перед этим в последней нашей беседе Михаил Васильевич произнес фразу, очень важную для понимания новых отношений Церкви и государства.

Запомни, - сказал он, - мы тебе простим все: любые ошибки и прегрешения. Одного только не простим - если ты нас поссоришь со священноначалием.

"Надо же, - подумал я про себя, - и для членов ЦК попы какое-то там началие".

В свой новый кабинет я вошел уже не атеистом, но еще не до конца осознающим своего состояния человеком. Я общался с церковниками и видел их искренность, понимал, что если даже они обманывают других, себя-то не обманешь. Значит, они искренне верующие люди, и что-то в этом есть. Так постепенно зрела моя душа к принятию веры, и примерно через год с небольшим я крестился в храме Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище у отца Николая Соколова. Из своего решения тайны не делал, хотя и понимал, что подобный поступок вряд ли был бы понят моими коллегами из аппарата ЦК и высшей партийной власти. Но быть вне Церкви и вести работу, на которую меня избрал Господь, я уже не мог.

Первый год я только входил в курс дел, знакомился с людьми, вникал в особенности отношений государственной и Церковной властей, постигал церковный этикет и т.д. В то время Церковь готовилась к юбилейным торжествам по случаю 1000-летия Крещения Руси. Еще в 1981 году была образована Юбилейная Комиссия под председательством Святейшего Патриарха Пимена, возглавившая эту работу, но велась она под пристальным взором ЦК, издавшим знаменитое постановление. Отношение власти к предстоящему празднованию было достаточно жестким, и я пришел на пост председателя Совета, будучи обязан руководствоваться именно этим постановлением. Но как только в Политбюро возобладала позиция М.С. Горбачева, тут же исчезли не только враждебность или настороженность, но возникло даже некоторое благоговение к Церкви. Можно было бы привести не одно имя известнейших в то время партийных деятелей, членов ЦК, которых я по их просьбе знакомил с высшими иерархами.

Мой первый визит к Патриарху был действительно событием. Куроедов, мой предшественник, обычно вызывал Патриарха к себе, и все к этому привыкли, а я приехал сам. Тогда-то я и познакомился с братьями Соколовыми.

С ближайшими помощниками Патриарха у меня с самого начала возникла взаимная симпатия. Они были его главными консультантами, принимали участие во всех переговорах и личных беседах Святейшего Пимена, вели его переписку, созванивались и встречались с людьми по его поручению. Они были продолжением его рук и глаз, что было крайне важно для него, в то время уже серьезно больного пожилого человека.

Первое практическое дело, на котором мы близко сошлись, была огромная работа по подготовке материалов к прославлению патриарха Тихона. Понадобились немалые усилия к восстановлению его честного имени, удалению клейма "враг народа". Церковная иерархия, десятилетиями находившаяся в подчиненном положении у государственной власти, еще не могла отважиться на столь смелый шаг. Пришлось совершать его совместно.

Я уже немножко освоился на месте и начал задумываться о роли патриарха Тихона в истории нашего общества, о его мудром водительстве Церковью, о тех его шагах, которые оказались единственно верными, потому что он руководствовался не конъюнктурой дня, а высшей целью. Именно он проложил дорогу Церкви в новую историческую эпоху, он ее сохранил ценой величайших жертв, в том числе и собственной жизни.

К членам Синода с этим сразу не пойдешь, а с ребятами отношения у меня были очень простые. Между нами не было той дистанции, которая всегда присутствует между архиереем и мирянином, и это помогало общему делу. Мы встречались на всех мероприятиях с участием Патриарха. Я каждый день с ними созванивался, выяснял состояние здоровья Святейшего. Мои отношения с братьями были не только простые, но и доверительные. Я не стеснялся спрашивать у них обо всем, что мне было непонятно, и они помогали вникать в новую для меня область деятельности.

Восстановление имени патриарха Тихона - плод наших совместных усилий. Братья тогда занялись документами, все собрали. Мы нашли возможность организовать серию публикаций в прессе и реабилитировали патриарха Тихона. А Патриарх Пимен тогда не только способствовал, он подталкивал этот процесс.

С участием братьев Соколовых началось активное возвращение церковных зданий. Они сразу почувствовали "волну", и быстрей, чем многие архиереи, реагировали на перемены, понимая, что власти можно не только не бояться, но и использовать момент. При моем вступлении в должность на учете Совета было около 4500 церквей, а к празднованию 1000-летия их стало на 2500 больше.

Но если иерархи все-таки освоились с новыми веяниями в ЦК, то на другой стороне "моста" росло недовольство. Первые секретари обкомов были решительно против возвращения церковных строений. "Чтоб мы отдавали? Стоит, понимаешь, здание обкома партии, а напротив - церковь, которая давным-давно приспособлена под склады или какие-то культурные учреждения. Разорять устоявшуюся жизнь и слушать колокольный звон под окнами обкома? А как же быть с религиозной идеологией?" Конечно, они были против. Еще кое-как соглашались отдать какую-нибудь заштатную церквушку, но городские соборы - ни в коем случае.

А что творилось на Украине?! Шла настоящая война между местной властью и Советом по делам религий, который твердо встал на позиции Русской Православной Церкви.

Я помню, какое большое участие принимали все Соколовы, прежде всего - Федор, в восстановлении Данилова монастыря. Монастырь вернули Церкви в 1983 году, но активные работы по его реставрации начались позже. До этого там была колония для малолетних преступников, и предстояло из тюрьмы сделать резиденцию Святейшего Патриарха в кратчайшие сроки - к предстоящим торжествам по случаю 1000-летия Крещения Руси.

Конечно, там все зависело от светской власти, от Совета по делам религий. Я сидел в монастыре целыми днями в качестве прораба и проводил планерки. Объем работы был колоссальный: реставрационные работы, реконструкция, подземные помещения и, самое главное, новый корпус - резиденция Патриарха.

Получилось так, что макет здания резиденции мы впервые увидели вместе с отцом Феодором. Меня почему-то смущало отсутствие какой-либо символики на здании. Я тогда обратился к Федору. Помню как сейчас наш разговор.

Слушай, - говорю ему, - не кажется ли тебе, что здание сильно смахивает на обычное учреждение? Все-таки нет в нем чего-то "патриаршего". А что если украсить его иконой Спасителя? Посмотри с точки зрения канонов, общего восприятия, будет ли здесь это уместно?

Он занялся проработкой вопроса по своему направлению, я - по своему. И наше предложение прошло.

Потом отцу Феодору пригодились знания стройки и вкус к мозаике. Он их применил в своем Преображенском храме. Как и во время восстановления Данилова монастыря, ему также пришлось оказаться на острие споров по использованию нетрадиционных для московской церковной архитектуры элементов. От него требовали обычных росписей, а он настаивал на единственной в России мозаичной церкви. Тогда нужно было иметь большое мужество, чтобы идти против сложившихся традиций, и кроме мужества - чуткую душу, как у него, чтобы исполнять волю Божию, а не просто упрямиться. Теперь, после его кончины, можно утверждать, что Сам Господь вел его за руку.

Не было в нашей с ним работе дел крупных или мелких, все были одинаково важными. Каждый наш шаг требовал осмысления, обсуждения. Даже такая вещь, как подарки Святейшему Патриарху. Вообще все, что касалось личности Патриарха Пимена, имело крайне важное значение для положения Церкви в обществе, все играло на ее авторитет. Не могу вспомнить, по какому именно случаю, но мне показалось очень своевременным отметить рост авторитета Патриарха у властей. Да, многие из партийных сановников тянулись к Церкви, кое-кто в возвышении ее видел залог "необратимости процессов перестройки", но как продемонстрировать это народу, каким образом подчеркнуть уважение к Патриарху? И я решил похлопотать о выделении ему машины ЗИЛ.

Это был политический акт. До сих пор на ЗИЛах ездили только члены Политбюро. В знаках отличия, в символах советской власти эта машина ассоциировалась только с высшей властью в стране. Передвигаясь по городу в такой машине, Патриарх своим триумфальным проездом свидетельствовал народу, что государственная власть признает его авторитет - он приравнен к членам Политбюро, и отныне религия уже не "опиум для народа", а посещение церкви больше не повлечет за собой трагических последствий.

Но этот мой проект еще предстояло "обкатать" на всех уровнях. Начал я с ближайшего келейника Патриарха - отца Феодора. Было это накануне какого-то праздника Святейшего Пимена, то ли дня Ангела, то ли дня его интронизации. Звоню Феде и говорю:

Как ты думаешь, что можно подарить Святейшему чтобы доставить ему удовольствие и, вместе с тем, чтобы как-то возвысить его?

Даже представить не могу, - отвечает он. Долго я думал, перебирал в голове варианты, а потом и говорю:

А что, если мы подарим ему ЗИЛ?

Я почувствовал, что он мне просто не поверил. Может быть подумал, что я его разыгрываю, но отреагировал быстро:

Вы подкиньте эту мысль Святейшему, послушайте, что он скажет.

И вот в трапезной Елоховского собора за столом собрались постоянные члены Синода, ближайшее окружение Патриарха, еще несколько человек и протопресвитер отец Матфей Стаднюк. Я обычно сидел по правую руку от Патриарха на всех трапезах и по сигналу Федора тихонько ему говорю:

Ваше Святейшество, как вы отнесетесь к ходатайству Совета по делам религий о выделении Вам зиловской машины?

Патриарх замер. Обычно он ел хорошо, а тут остановился, посмотрел на меня, и все за столом замолчали. Пауза была почище, чем в гоголевском "Ревизоре". Минуты проходит - все молчат, вторая - все молчат. Я тоже молчу ковыряюсь вилкой в своей тарелке.

Первым заговорил Патриарх. Мудрый был человек тут же перевел разговор на другую тему.

Кончился обед. Ну, думаю, наверное, здесь отказ. Вопрос такой деликатный. Он же понимает, что, прежде чем начать действовать, я должен заручиться его согласием. Я же потом буду писать от его имени: "Совет по делам религий, с одобрения или по просьбе..." и т.д. Это уж мои вопросы, но мне сначала надо заручиться его поддержкой.

После обеда я - к Федору.

Видишь, как все неловко получилось.

Вы все правильно сделали.

Тут вдруг подходит отец Матфей Стаднюк и говорит:

Константин Михайлович, я хотел бы вам сделать подарок, - и достает старинной работы складень, - но только у меня к вам просьба: чтобы эта вещь никогда не покидала ваш дом.

"Ага, - думаю, - судя по поступку отца Матфея можно понять, что мое зернышко упало на добрую почву".

Через день звонит мне Федор и говорит:

Константин Михайлович, можно с удовлетворением отметить, что Патриарх воспринял ваше предложение положительно.

Значит, я могу звонить "наверх"?

Святейший будет очень рад, если это дело удастся.

Недели через две после моего звонка Председателю Совета Министров СССР Н.И. Рыжкову, письменного обращения к нему, дело дошло до Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева, и уже потом вышло постановление Совета Министров. Но и после выхода постановления пришлось хлопотать: звонить в Управление делами ЦК КПСС, искать выделенную машину. В гараже ЦК ее не было (этих машин было всего штук 12-15, и все они обслуживались в специальном гараже), оказывается, она все еще стояла в КГБ. Дело в том, что Патриарху была выделена машина Председателя КГБ СССР Крючкова, а тому была предоставлена новая.

Несколько дней спустя, сижу я у себя в кабинете, вдруг звонок. Секретарь докладывает:

Константин Михайлович, к вам Патриарх.

"Что, - думаю, - случилось?" Я его никогда к себе не вызывал. Кабинет у меня был на втором этаже, и как он, бедный, будет ко мне подниматься?

Кто там с ним?

Да вот, Федор приехал.

Пусть войдет.

Входит Федор, улыбается. Спрашиваю:

Ты чего?

Патриарх хочет прокатиться с Вами на новой машине.

У меня дел - выше головы, и предложение это абсолютно некстати. А за окном птички поют, передо мной стоит улыбающийся Федор, от которого буквально веет весной; в общем, отложил я все дела и решил прокатиться.

Спускаемся вниз, стоит ЗИЛ без номеров, и в нем - Патриарх. Конечно, всю КГБэшную аппаратуру с машины сняли, оборудовали ее специальным хромированным поручнем, чтобы Патриарху было удобно в нее влезать. Замечательная машина, как раз по его габаритам!

Через всю Москву поехали к нему в Переделкино. Все милиционеры нам честь отдают. ЗИЛ идет! Какой там красный свет - сплошной зеленый.

Святейший едет довольный. Приехали в Переделкино его резиденцию. Там все с иголочки, только все отремонтировали к 1000-летию Крещения Руси. Он говорит:

Ну, давай "обмоем" машину. Мне больше рюмки нельзя, а ты пей хоть бутылку.

Сели за стол, выпили, поговорили, и тут он мне рассказал, как тогда в Елоховом отнеслись к моему проекту.

Вот, при Федоре могу сказать, он подтвердит, я не поверил, что ты можешь организовать такое дело. И никто за столом не поверил.

Так после не очень масштабного события церковная иерархия, наконец, поверила, что власть что-то может сделать для Церкви. Об этой истории мне каждый день напоминает серебряный складень - подарок отца Матфея.

Но было бы ошибкой представлять пути сближения Церкви и государства ровной дорогой. Ведь и с той, и с другой стороны - люди, и все мы полны личных достоинств и недостатков.

Памятен мне один из приемов в Кремле. Святейшему Пимену оставалось жить около двух лет. Он чувствовал себя очень плохо и в банкетном зале сидел в кресле. За его спиной стоял отец Феодор. А вокруг обстановка вполне фуршетная: гости улыбаются друг другу, чокаются. Хозяин приема, Михаил Сергеевич, двигается между ними вместе с Раисой Максимовной. Мне полагалось быть рядом. Подходим к Святейшему Пимену. Горбачевы улыбаются, здороваются, и Михаил Сергеевич задает Святейшему вопрос:

Как вы себя чувствуете, ваше Святейшество, как ваше здоровье?

Патриарх благодарит, кивает головой, а тот продолжает:

Если Вам Ваш Бог не поможет, обращайтесь к нам. У нас есть Главное 4-е управление, мы вам поможем.

Была ли эта бестактность продуманной, или Михаил Сергеевич так неловко пошутил - сказать не берусь. Только у нас с отцом Феодором (мы потом сравнивали впечатления) остался неприятный осадок от этого контакта. Все газеты тогда обошел снимок "исторической встречи". К счастью, я в кадр не попал.

Прием в Кремле был одним из важнейших событий в числе мероприятий по случаю 1000-летнего юбилея, подготовкой которого я был занят почти четыре года. К сожалению, не все из задуманного удалось осуществить. Так например, несмотря на наши с братьями Соколовыми старания Священный Синод отказался от идеи проведений главных торжеств на Соборной площади Кремля. Святейший Пимен не смог настоять на этом проекте, будучи всего лишь членом Синода. Архиереи почему-то захотели сидеть в Большом театре на концерте вместо того, чтобы уже тогда вернуть Церкви патриаршии покои в Кремле.

Как бы то ни было, торжества прошли с грандиозным успехом. Даже Раиса Максимовна отметила:

Да, Константин Михайлович, это ваш звездный час.

Эту фразу она произнесла во время концерта в Большом театре. Я потом приехал домой и долго размышлял над ее словами. Люди такого уровня обычно не оговариваются. Неужели решение по моему поводу уже состоялось и мне опять предстоит новое поприще?

Предчувствие меня не обмануло. Через год Святейший Синод попросил ЦК КПСС ликвидировать Совет по делам религий, и, будучи уже православным христианином я покидал пост с мыслью о том, что на благо нашей Церкви я сделал все, что мог. Светская и церковная власть научились дружить, и в посредничестве особого органа, слава Богу, больше не нуждались.

Окончился праздник, отгремели здравицы, время побежало вперед и, кажется, навсегда унесло от нас удивительную эпоху - начало духовного возрождения нашего народа. Святейший патриарх Алексий II назвал юбилейные торжества 1988 года "вторым крещением Руси", а генеральная Ассамблея ЮНЕСКО - "крупнейшим событием в европейской и мировой культуре". Такова объективная оценка событий. И участие в них ныне покойных Святейшего Патриарха Пимена, епископа Сергия и протоиерея Феодора Соколовых навсегда осталось действительностью Церковного Предания, истории нашего Отечества.

ХАРЧЕВ КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ 1935. В 1988 председатель Совета по делам религий при СМ СССР. В 1989-1992 посол СССР в Объединенных Арабских Эмиратах, позже главный советник Департамента по связям с Субъектами Российской Федерации, парламентом и общественно-политическими организациями МИД РФ

Его мемуар о работе в совете в связи с о. Феодором Соколовым, .

К.М. Харчев: "Церковь повторяет ошибки КПСС".

Интервью последнего "министра религий" СССР

10 лет назад было закрыто одно из самых одиозных учреждений советской эпохи: Совет по делам религий. Молва прочно связывала его с гонениями на верующих. Но из всего-навсего четырёх председателей этого органа был один, при котором направление работы Совета по делам... перевернулось с точностью до наоборот.

С 1984 по 1989 год эту организацию возглавлял Константин Харчев, на долю которого выпало осуществить "перестройку" в духовной сфере. Именно при Харчеве Совет по делам религий впервые стал открывать церкви и мечети (было открыто несколько тысяч), вступил из-за этого в конфликт с местными органами власти, с политбюро и КГБ (считавшими такую перестройку слишком "быстрой").

Кульминацией стало всесоюзное празднование 1000-летия Крещения Руси, про которое член Синода Русской православной церкви (РПЦ) митрополит Ювеналий до сих пор говорит: "Мы были уверены, что это будет маленький семейный праздник. А тут оказалось..." 1000-летия Харчеву и не простили; к тому же приближались разборки, связанные с выборами нового патриарха.

Но напоследок Харчев прославился ещё одним неожиданным способом: члены Синода РПЦ, чётко уловив негативные настроения ЦК, написали кляузу и поехали жаловаться на Харчева... в политбюро! (Единственный подобный случай во всей истории церкви.) В итоге Харчев, вызванный некогда на пост председателя Совета с должности посла в Гайане, снова уехал послом: в Арабские Эмираты.

А митрополиты получили безликого руководителя под характерной фамилией Христораднов, который за полтора года вместе с синодом успешно передал часть функций Совета в РПЦ и подвёл его к закрытию. На вопрос, почему он, член КПСС, долголетний секретарь Приморского крайкома партии, стал вдруг открывать церкви, праздновать 1000-летие и вызывать этим недовольство политбюро, Харчев сегодня отвечает: "Мы просто возвращались к ленинским нормам жизни. Вы же помните, перестройка начиналась под этим лозунгом.

Да и в нашей конституции, сталинской, было сказано: верующие имеют право. Вот мы и стали делать так, как написано". Сегодня Харчев - не член КПРФ. Он говорит: "Я туда не пойду; это не КПСС. Я однолюб". Но коммунистом в романтическом понимании этого слова времён зари перестройки и гласности - он остался. Он до сих пор говорит: "трудящиеся" вместо "россияне", "церковь" вместо правильного самоназвания конфессии, и просто "партия", когда имеет в виду КПСС.

Так мы и оставили в тексте интервью, которое взял обозреватель "Новых Известий" Евгений Комаров.

- Константин Михайлович, прошло 10 лет без Совета по делам религий. Что изменилось?

Отношения государства с религиозной сферой, которые задал Совет в последние годы своей работы, не изменились: в целом всё катится по тем рельсам, на которые мы встали в 1987 - 1990 годах. Времена, когда верующего не считали за человека, в церковь помолится не пускали, никогда больше в России не вернутся.

В 80-х партия, наконец, осознала, что на подавлении религии будущего не построишь. Но если советскому государству не надо было прибегать к моральному авторитету церкви, так как его авторитет и так был непререкаемым среди трудящихся масс, то у нового государства, которое строил Горбачёв, ситуация оказалась противоположной. С крушением советского строя все старые ценности полетели к чёртовой бабушке.

Морального авторитета у государства не стало, оно оказалось вынужденным идти и занимать его, где только можно - в первую очередь у церкви - благо ценности там вечные. И вот здесь-то всё и изменилось. Когда церковь почувствовала, что без неё обойтись нельзя, она начала диктовать свои условия. В первую очередь - материальные. Под маркой того, что народ должен покаяться, сказали, что прежде всего народ должен покаяться из казны.

Стали давать бюджетные средства на восстановления церквей, всяческие финансовые льготы и квоты. - Вы хотите сказать, что церковь воспользовалась подходящим моментом, чтобы просто улучшить своё материальное положение? - Она вполне закономерно поступила, любое ведомство заняло бы такую же позицию. Выполняешь государственные функции, становишься идеологическим щитом власти - претендуешь на часть национального богатства. Как на зарплату.

- Вы говорите только об РПЦ?

Это у всех конфессий так, но в разной степени. То же с мусульманами (в зависимости от региона и национальной автономии). В меньшей степени - с протестантами. Вы хоть раз слышали, чтобы церковь осудила растаскивание государства, "грабительскую приватизацию", денационализацию и развал предприятий? А распад СССР? Нет, она всё это освятила, и получила за это свою часть. Всем легче ловить рыбу в мутной воде. Не может быть в больном обществе здоровой церкви: в одной квартире все болеют одними болезнями.

- А при чём здесь ликвидация Совета по делам религий?

А его потому и ликвидировали: это был контрольный орган, который не давал воровать. Мы не лезли в догматы веры (они нам были до лампочки), но мы контролировали суточные, которые получали иерархи в зарубежных командировках. Понимаете? Государство только на международную деятельность церквей выделяло более US$ 2 млн. каждый год. Когда идёт приватизация, зачем тут контроль какого-то совета?

И государство отказалось от этого контроля, чтобы, как я сказал, дать церкви то, что она просила взамен своего благословения.

- Но ведь каждое ведомство должно на что-то существовать, в данном случае - вести свою благотворительную и прочую социальную работу...

Мы ещё при советской власти начали этот процесс и толкнули их, чтобы они шли в больницы. Мы разрешили им заниматься - пожалуйста! - социальными вопросами. Особого энтузиазма с их стороны не наблюдалось.

И вот только сегодня, через 10 лет, они родили "Основы социальной доктрины"! В своё время Совет по делам религий предлагал ввести добровольный церковный налог для финансирования социальных программ церкви - наподобие существующего в странах Европы. Я обсуждал это в ЦК, с секретарём Зимяниным. Тот сказал: "Это уж слишком, пока не своевременно". Но почему сейчас-то об этом никто и не говорит? Потому что это означает контроль.

Если я заплатил налог - это значит, что его уже не стащишь, как спонсорские деньги. - То есть вы хотите сказать, что вместо прозрачного финансирования религиозных организаций сложилась система хаотичного выделения им различных льгот, через которые "отмываются" чужие деньги. Пресса писала, что в экономическом отношении религиозные организации представляют собой сегодня некий экстерриториальный оффшор. А в какой момент сложилась эта система? - Это уже без Совета по делам религий. - Хорошо.

Но почему же государство теперь не наведёт порядок в этой сфере? Например, в рамках компании по укреплению "вертикали власти"? - Такое положение выгодно сегодняшней бюрократии: и церковной, и светской. Обе бюрократии работают в одном направлении: ей не нужен свободный человек. Кто у кого сидит сегодня под пятой - власть у церкви или церковь у власти - уже непонятно, они слились воедино, в единой "симфонии". На самом деле в условиях нынешней России было бы честнее сделать церковь государственной.

И не какую-то одну, а все. Нельзя дальше делить религии на "наши" и "не наши": все религии, исповедуемые россиянами - наши, родные. Если священник будет, как и школьный учитель, государственным служащим, это будет означать его ответственность перед обществом, положит конец обвинениям в финансовых злоупотреблениях. Церковный налог выведет бюджет церкви из тени, позволит обществу убедится, что деньги действительно пошли на благотворительность, а не кому-то в карман.

Пусть этот бюджет открыто обсуждают депутаты Думы.

- И почему же так не поступят?

Кто у нас сейчас государство? Кланы. Вы же сами пишете. Им что ли это нужно? Совет по делам религий отстаивал позицию, которая в конечном счёте оказалась бы не выгодна ни тем бюрократам, ни другим. Они очень быстро это поняли, иначе бы не сплотились против нас.

- Вы имеете в виду ситуацию в 1989 году, когда Вами одновременно были недовольны и политбюро, и Синод РПЦ?

Дело же не в том, что Харчева сняли.

Это частный случай. Шла борьба концепций. Секретарь ЦК Вадим Медведев жалобу митрополитов мне даже показать боялся. Он дважды со мной беседовал часа по два. К тому же шла борьба за власть в церкви. Умирал один патриарх (Пимен Извеков) и надо было кого-то ставить следующего. Была такая же борьба, как за пост президента, со всеми грязными технологиями.

Вы поддерживали не того человека, который победил?

Я не человека поддерживал. Я поддерживал своё видение проблемы.

Меня патриарх Пимен год уговаривал дать согласие на снятие с поста тогдашнего управляющего делами Московской патриархии. (Им был Таллинский митрополит Алексий, ставший через год патриархом - ред.)

- Какие он приводил аргументы?

Не будем нарушать тайну исповеди.

- В чём же Вас обвиняли митрополиты в письме в политбюро?

В том, что хотел управлять церквями. Я сидел и оправдывался, что никого за бороды не таскал. Но послушайте: Совет был создан для управления церквями! И всю жизнь ими управлял.

И ни разу никто из иерархов на это не жаловался. А здесь осмелели, потому что решалась судьба власти. Новый Совет как раз и прекратил всё командование. Я ходил к патриарху и на заседание Синода, а не к себе их вызывал, как делали Карпов, Куроедов. С другой стороны КГБ, ЦК надо было найти после 1000-летия козла отпущения: ведь партия вроде как должна бороться с религией, а тут церкви открываются. К тому же по моей инициативе была организована встреча Синода с Горбачевым.

- Советские руководители всего дважды встречались с церковным руководством. Сталин в 1943 году и Горбачёв в 1988. Это его желание было?

Нет. Колебался он всё время, как маятник. Ни разу меня даже не принял, хотя я просил. Он боялся религиозного вопроса, и только в последний момент решился. Даже на 1000-летие не пошёл.

- Хорошо. Зато сегодня глава государства имеет духовника, а в Интернете появились сразу две концепции взаимоотношений государства с религиозными организациями. Что вы о них скажете?

Бумага дороже стоила. На самом деле религиозные организации с точки зрения государства - это обычные общественные организации трудящихся по интересам. Ничего необычного в них нет. Другое дело, что есть религиозные структуры: учреждения и ведомства, в которых работают профессиональные служители культа. Те, конечно, особенные. Но надо отделять официальную церковную структуру и верующих граждан, объединяющихся в общественные организации.

Для последних не нужно никакого особенного закона "о религиозных организациях": достаточно Конституции. А вот профессиональным церковным структурам - им да, нужен закон, так как они хотят, чтобы он дал им особые привилегии. И если мы хотим говорить о свободе совести, мы должны понимать разницу между свободой человека исповедовать свою веру и свободой ведомства получать финансовые льготы.

Эти концепции, о которых Вы говорите, как и действующий закон о "Свободе совести и религиозных организациях" мешают развитию религиозных общественных объединений трудящихся. Там перепутано всё: там права человека подменяются правами и привилегиями учреждений. В 1990 году в СССР было выработано самое либеральное законодательство в области свободы совести. Он было гуманнее, либеральнее, полнее учитывало интересы всех конфессий, чем ныне действующий закон. Никому не давалось никаких привилегий.

А теперь "традиционными" называют в основном православных, мусульман (их много и их побаиваются), иудеев (без них не обойтись - на международной арене затравят) и буддистов, как самых безобидных. Кому нужен такой закон? Только той самой бюрократии. Как церковной, так и государственной: у неё всегда другие интересы, чем у трудящихся.

- Думаю, руководители официальных религиозных организаций нашей страны вряд ли с вами согласились бы. Они претендуют на то, что именно они возглавляют миллионные массы верующих.

Ещё бы. Они ведь не хотят над собой контроля общества. - Но ведь таких общественных объединений верующих, о которых Вы мечтаете, просто не существует. Те, кто не числится на работе в этих учреждениях, не имеют никакого права голоса, никак не влияют ни на политику своей конфессии, ни на назначение её руководителей - даже самого низшего звена. Достаточно вспомнить, что прихожане не в праве сами избрать себе настоятеля церкви.

Даже в государстве, каким бы несовершенным не была его демократическая система, существует выборность органов местного самоуправления... - Так я о чём и говорю. Недавно был Гражданский форум, Вы его критиковали. Но если уж исполнительная власть признала, что без развития гражданского общества дальше ей править нельзя, то особое внимание надо было бы уделить вот этим общественным объединениям верующих граждан. Жизнь показала, что они в нашей стране многочисленны и сильны: история России такова.

Вот, принимают закон о партиях. Но сколько процентов людей у нас активно работают в партиях? А сколько верующих? Сколько в храм ходит? Надо развивать общественные объединения верующих граждан - вот где могла бы быть подлинная школа народовластия. - Похоже, об этом даже речи нет... - Процесс идёт, но медленно, так как тормозится той же бюрократией. Ведь в нашей стране сменилась формация. Раньше была коллективистская фаза: и в Древней Руси, и при 70-летнем коммунизме.

А теперь, когда коллективной собственности больше нет (ни в общинном дореволюционном варианте, ни в колхозном коммунистическом) - теперь развивается частная. Этим переменам должны соответствовать изменения и в идеологии, в том числе в религии. Западная Европа прошла это 500 лет назад. Тогда католики тоже держали оборону, их бюрократия пыталась устоять, но бесполезно. Народ понял, что король - это не Христос на земле, а челядь - не апостолы.

Тогда в церкви возник протестантизм, как демократичное, обращенное к человеку устройство церковной жизни. Он пришёл тогда, когда пришло время раскрепостить сознание людей.

- По Вашему, посткоммунистическую Россию ждет протестантизм?

Я не против православия. Я за. Я люблю православную церковь, я сам православный. Но чтобы выжить в новых условиях, она должна изменится, иначе её сметут конкуренты.

Она ведь уже давно сидит в обороне и пытается оградить себя от протестантов, от католиков с помощью посторонних государственных инструментов: её сама жизнь давит. Если это не осознает церковная интеллигенция, мы зайдём в тупик. Или православие приспособится к новым условиям, как оно приспособилось в США, в Финляндии.

- Марксизм какой-то...

Так я на этом и воспитан. Но здесь этот подход правильный. Причём завтра само государство этого потребуют. На догматы мы не покушаемся, они всех устраивают.

Это их внутреннее дело: если они считают, что "все протестанцы - засранцы" - пусть считают. Но работа с верующими должна соответствовать демократическому пути развития. Например, священник должен идти в армию. Но не для того, чтобы имперский патриотизм воспитывать и покрывать дедовщину, а чтобы бороться с этой дедовщиной. Чтобы человека защищать, ребят которых бьют. Этим священник в армии у нас сегодня занимается? Это при феодализме церковь во всём поддерживала государство.

А теперь даже политические партии не во всём за Путина и критикуют его. А посмотрите, кого у нас церковь критикует? Всем хвала, всех благословляет, всех покрывает омофором. Разве мир, который у нас в стране существует, божественный? Христовый? Нет уже нищих и бездомных? Церковь должна повернуться лицом к человеку, а не государству, защищать личность, а не систему. - Как это сделать? - Растить крепкие общины верующих, которые будут говорить батюшке: "Служишь ты хорошо.

Но земные дела решать будем мы все вместе". - Народ обычно безмолвствует. - Он безмолвствует почему: чтобы он заговорил - нужны выразители его идей. И нет их сегодня.

- Был же Александр Мень...

Вот его и убрали. Кому он больше всего мог мешать? Партийной и церковной бюрократии. К сожалению, верующие в основном - это после пятидесяти. Когда жизнь уже побила и думаешь: "Мне надо на небо собираться, чего я буду из-за этого скандалить? Я уже прожил жизнь." Вот и молчат.

А молодежь, сами знаете, стремится в рамках существующей бюрократической системы карьеру себе сделать.

Руководство конфессий излишне самостоятельные общины разгоняет. Чему масса примеров. Например, община отца Георгия Кочеткова. - И совершает ту же ошибку, что и моя родная КПСС. Та тоже ликвидировала самостоятельность первичных организаций до такой меры, что весь бюджет у них изъяли в пользу ЦК. И кончилось тем, что партийные организации стали думать: "На хрена нам такой ЦК нужен?" Дальше Вы знаете. Строили дома политпроса огромные, а надо было к людям идти, в одной очереди за колбасой с ними стоять. Теперь тоже куполов назолотили, машин священнослужителям накупили.

Вот, посмотрите: в том доме в Митино ни разу не было священника. Хоть бы раз кто пришёл и просто спросил: "Как живете? Не надо ли чем помочь?" Даже депутаты - и те ходят перед выборами. Но священникам-то выборы не грозят.

- Протестанты ходят...

Там другая, демократическая, система. Там верующий человек - гражданин. На деньги, которые пошли на храм Христа Спасителя, можно было бы запустить много социальных программ. В 1988 году именно поэтому я возражал против его восстановления.

Но теперь решили построить новый Дворец съездов - ничему их не научил пример КПСС. Вот почему и идут к протестантам: у них человеку принадлежит в структуре реальная власть. Там человек себя человеком чувствует, а не "колёсиком и винтиком" - так что кто ещё марксист! Даже к мусульманам идут (там уже полно русских) - потому что умма на порядок демократичнее прихода. - Такая ситуация отвечает высшим интересам государства? - Нет.

Но поймите Вы: чиновничья бюрократия, заинтересована только в одном: воспроизводиться и поддерживать свою власть. И потом: где сейчас политбюро? Где Совет по делам религий? Где Горбачев? Где тогдашний кабинет министров? И только в Синоде - те же люди! Один человек из "кандидатов" в "члены" перешёл взамен умершего; постоянный состав не менялся около 20 лет. У бюрократии одни интересы - у трудящихся другие. Одни у иерархии - другие у верующих. Они это должны осознать.

Создание общественных объединений верующих - реальный путь к гражданскому обществу. - Надо воссоздать Совет по делам религий? - Бюрократия будет возражать против этого всеми доступными средствами.

http://www.rusglobus.net/komar/church/harchev.htm ·

Дважды заложенный

Решение ЦК КПСС наконец будет выполнено Освящение закладного камня. 1988г. Завтра, 1 сентября, руководитель РПЦ патриарх Алексий II освятит закладку новой церкви в московском микрорайоне Орехово-Борисово. Многострадальный Троицкий храм в парке на берегу Борисовского пруда заложат уже во второй раз: первый раз это сделал ещё покойный патриарх Пимен (Извеков) в июне 1988 года.

Идея строительства огромного комплекса (собственно церковь, залы заседаний, административные помещения, многочисленные подземные парковки и т.п.) в память 1000-летия крещения Руси принадлежит Совету по делам религий при Совмине СССР. Его председатель Константин Харчев включил строительство храма в официальную программу торжеств и провёл решением через ЦК партии. Было не просто выдано разрешение и выделено место, но и решён вопрос с "фондами": партия выделяла на храм стройматериалы.

Закладка прошла помпезно, при огромном стечении иностранных гостей. Например, произнёс проповедь знаменитый борец за права чернокожих южноафриканский архиепископ Десмонд Туту. Однако РПЦ так и не выполнила решение ЦК о строительстве храма. 12 лет гранитный закладной камень сиротливо простоял на склоне недалеко от метро "Орехово". Правда, в 1989 - 1990 году на волне гласности провели открытый конкурс на проект храма.

В феврале 1990 года около четырёхсот (!) представленных проектов были выставлены на Постоянной строительной выставке на обозр Патриарх Пимен (+1990) надел на освящение храма совесткие награды. 1988г. ение публики. Комиссии Синода под руководством нынешнего патриарха Киевского и всея Украины Филарета (Денисенко) больше всего понравился вариант архитектора Покровского: он напоминал сильно удлинённый храм Покрова на Нерли.

Говорят, что митрополичье внимание этот макет ° 186 привлёк тем, что у него сильнее других блестели купола: на бумажный храм водрузили полированные металлические - в то время как у других были просто покрашенные. Истинной причиной невыполнения церковью решения партии скорее всего стала нехватка собственных средств: проект стоил минимум 20 млн. советских рублей. Потом всё затмила стройка ХХС на Волхонке.

Сегодня, когда она окончена, Юрий Лужков согласился совместить повторную закладку юбилейной церкви с днём города - несмотря на протесты некоторых жителей Орехово-Борисово: они писали, например, что им из-за стройки негде будет гулять.

Но главное - РПЦ нашла халяву: финансировать и строить храм памяти полузабытого 1000-летия будет финансово-промышленная группа "Балтийская строительная компания" - автор офисного здания МПС и реконструируемого стадиона "Локомотив" в Москве, Ладожского вокзала в Санкт-Петербурге и реконструкции Октябрьской железной дороги. Правда, старый закладной камень потихоньку перенесли на другую сторону Каширского шоссе: на более кассовое место, поближе к жилым микрорайонам.

От прежнего проекта-победителя также отказались: новый проект "Балтийская строительная компания" заказала мастерской ° 19 бывшего "Моспроекта-2", с которыми постоянно работает. Бывший председатель Совета по делам религий Константин Харчев, некогда придумавший эту стройку, вспоминает: "1000-летие крещения Руси делала партия. Партия принимала решение, партия выделяла фонды, решала строить и открывать храмы.

Члены партии строили Данилов монастырь, работали на всех мероприятиях 1000-летия: от приёма иностранцев до регистрации участников". Так что новый храм будет выполнением последнего, посмертного веления великой партии: увековечивания 1000-летия "религиозных пережитков" в России. "Новые Известия"

http://www.rusglobus.net/komar/church/twice.htm ·

Годы второй половины 80-х годов и начала 90-х патриарх РПЦ Алексий (Ридигер) однажды назвал временем «второго крещения Руси». Действительно, вначале советское, а затем и российское государство в этот период пошло навстречу верующим. Постепенно снимались препоны: перестали преследовать за исполнение «религиозных обрядов», стали дозволяться публичные церковные мероприятия, передавались храмы, руководители «партии и правительства» стали встречаться с клириками.

Сегодня эти времена стали забываться. Казалось, совсем еще недавняя, почти вчерашняя история вдруг стала погружаться в пучину идеологических напластований, мифов и стереотипов. Чтобы немного разобраться в фактах этого времени, мы публикуем интереснейшее интервью с председателем Совета по делам религий Константином Харчевым.

Несмотря на то, что материал посвящен, главным образом, событиям, происходившим вокруг отношений государства и Московской Патриархии, он косвенно приоткрывает важнейшую историческую информацию и о событиях в старообрядчестве того же периода. Так, например, Константин Харчев подробно останавливается на праздновании тысячелетия Крещения Руси. Мероприятия, связанные с ним, широко проходили и в старообрядческих духовных центрах, включая Рогожское (об этом будет рассказано в наших дальнейших публикациях). Также становится отчасти объяснимым, почему многие старообрядческие храмы были невостребованными в те годы и к нашим дням оказались переданы иным конфессиям или проданы в частные руки. Небезынтересно, что Константин Харчев, став ныне верующим, высказывает свое мнение, почему массовое воцерковление 90-х так и не послужило настоящему духовному преображению страны.

Константин Михайлович, в апреле 1985 года вы уже несколько месяцев проработали в должности председателя Совета по делам религий. Стал ли исторический апрельский пленум ЦК КПСС переломным моментом в истории взаимоотношений советского государства и религиозных организаций?

К необходимости как-то нормализовать отношения с верующими гражданами СССР партийное руководство пришло еще до апрельского пленума. Исследования показывали, что верующих в стране — значительная доля населения. Не только никакого снижения их числа не наблюдалось, но продолжался постепенный рост. В 1983 году была принята директива партии о праздновании 1000-летия крещения Руси. Она была принята по просьбе РПЦ. Было специальное письмо патриарха и Синода, которые просили разрешить им праздновать. Им разрешили, но в пределах церкви.

В октябре 1984 года я был назначен на пост председателя совета — учреждения, идеологического по своей сути. К своим обязанностям я, конечно, приступил с соответствующей установкой. Тем не менее определенные тенденции просматривались еще до начала перестройки. Когда я получил назначение в совет, меня принял секретарь ЦК Зимянин. Он мне сказал:

Мы тебе простим все, кроме одного — если поссоришь нас с Церковью.

Такими словами не бросаются. Позже я сделал вывод, что в верхушке партии уже сложилось мнение, что Церковь в социалистическом государстве должна быть.

Когда в апреле 1985 года объявили курс на ускорение, потребовалось привлечь симпатии всего населения к планам правительства. Перед советом встала задача привлечь религиозные организации к планам перестройки.

Эта точка зрения сразу была принята?

Нет, сначала по инерции пробовали отвечать на увеличение числа верующих призывами к усилению атеистической воспитательной работы. Идеологическая инерция была еще очень сильна, власть видела в религии идеологического конкурента, а не союзника. Когда прошел апрельский пленум, необходимо было претворять его решения в жизнь. Однако, кроме того, что нужно искать новые подходы к активизации социальной жизни верующих граждан, пленум ничего конкретно не рекомендовал. Более того, там опять прозвучал тезис об усилении атеистического воспитания. И на XXVII съезде партии — то же самое.

Значит, перестройка изначально не подразумевала сдачу позиций государственного атеизма?

Ничего подобного не подразумевалось. Рекомендовали лишь найти подходы к усилению атеистического воспитания трудящихся. Самое трудное было определить место Церкви и верующих в перестройке. Никаких директивных указаний не было, в том числе у идеологических отделов ЦК, которые нас курировали. И мы начали с самого простого. Сделали так, чтобы потенциал верующих был полностью использован. Верующие у нас считались изгоями. Тогда мало кто мог публично в трудовом коллективе признаться в своей вере. Поэтому мы решили, что надо верующему почувствовать себя таким же советским человеком, как и все остальные. Надо было дать от имени государства сигналы. Прежде всего, дать возможность свободно исповедовать свою веру, в том числе начать возврат храмов. К 1985 году количество церквей было доведено до минимума. Православных храмов оставалось меньше 7 тыс. Начали открывать храмы самой крупной общины — православной. Православную церковь еще более-менее терпели в СССР. РПЦ была самой массовой и давно уже интегрированной в государство религиозной организацией, даже узурпированной им.

С чего началась перестройка в отношениях Советского государства и религии?

Лозунг перестройки был: «Возврат к Ленину». В трудах Ленина нигде не говорится о подавлении религии.

Да, были тактические указания, связанные с текущей ситуацией: в какой-то момент он мог сказать, что, дескать, в таких обстоятельствах мы можем с «попами» не считаться и даже их расстреливать. Но в стратегическом масштабе — только идеологическая борьба. Церковь — конкурент Компартии как главенствующее идеологическое учреждение царской России. Большевики поначалу подавляли Церковь как своих идеологических конкурентов, но в условиях Гражданской войны это подавление, естественно, шло вооруженным путем. И когда власть установилась, к сожалению, методы борьбы с идеологическим конкурентом остались прежними. Почему? Они были проще, не требовали издержек и, главное, квалифицированных кадров, которых у большевиков не было. Мы начали проводить политику, которую считали ленинской. Нельзя подавлять верующих, они никакого отношения к церковной верхушке не имеют, им только одно надо: дайте свободное общение с Богом.

Мы тщательно изучили советское законодательство и обнаружили, что запретов в отношении религий в Конституции и законах нет. Но был целый пласт постановлений и решений Совета по делам религий, которые не вписывались ни в какие законодательные рамки, но были приняты Советом по инициативе партийных органов и таким образом получили правовое признание. В этих решениях были всякие несуразности, доходящие до абсурда, например, ограничили колокольный звон двумя минутами. Объяснение: а вдруг школьники услышат, мешает спать атеистам! Крещение только при предъявлении паспорта. Не появляться на улицах в церковных облачениях. Мы начали с того, что отменили все эти постановления собственным решением. Стали открывать храмы.

Какая реакция была у Русской Православной Церкви?

В основном доброжелательная, эту реакцию можно описать так: «Поживем — увидим». Вместе с тем некоторые наши действия вызывали недовольство. Оказалось, что они затрагивают материальные интересы. Так произошло после отмены предписания совершать крещения только при предъявлении паспорта. Дело в том, что священники по просьбе граждан обходили правило, но за определенную мзду. Люди боялись, особенно члены партии. Ведь сразу после обряда сведения шли по месту работы, и граждане оказывались в опале. Священники крестили тайно, на дому, но за увеличенное вознаграждение.

Встретило определенное сопротивление и наше решение открывать храмы. На этот раз уже у священноначалия. Верующих остается столько же, денег поступает столько же, а храмов становится больше. Начали размываться фонды. Доходы епископов стали падать. Я не помню ни одной просьбы от иерархов и священников открывать церкви. Они боялись. Они ведь были плоть от плоти советской власти. Посмотришь их биографии — они все одинаковые. Некоторые из них в молодости были даже секретарями первичных комсомольских организаций. Потом для них создавали «биографии». Потихоньку протаскивали через основные этапы церковной карьеры. Обязательно должны были пройти через должность ректора академии, потом правящим епископом. Их просвечивали, как на рентгене.

Ходатайства вернуть храм приходили к нам от рядовых верующих. В Совете по делам религий один раз в месяц, по субботам, был организован прием верующих со всех концов Советского Союза. Это было целое паломничество. Здание Совета буквально было забито людьми. Просьба одна: откройте церковь. Молельный дом. Мечеть.

Многое происходило по инициативе Совета. Я не помню, чтобы кто-то в РПЦ просил нас вернуть Толгский монастырь, Оптину пустынь. Оптину пустынь предложил вернуть член Политбюро Александр Яковлев. Звонит мне, спрашивает: «Как?» Я говорю: «Такое только во сне может привидеться». Он: «Давай попробуем!» Так и передали. Совет обращался в ЦК, дескать, по просьбе Церкви… Толгский монастырь вернули вообще только решением Совета. Еще более яркий пример — Соловки. Шел 1988 год. И решили отдать Соловки. Знаменитый монастырь! Берите! Не взяли…

Как? Почему?

Мы согласовали этот вопрос со всеми членами Синода, кроме патриарха Пимена. Вызвали их на заседание Совета. Все согласились. А патриарха не было. Он был болен. Я мог к нему попасть, но не пошел, чтобы не тревожить больного человека. Мне казалось, все и так очевидно, что это в интересах Церкви. Я ездил на острова, договорился с местными властями. Тоже были «за». Мы написали в Политбюро записку. Тогда уже, после празднования 1000-летия крещения, настрой власти позволял надеяться на положительный ответ. За два дня до секретариата ЦК, где должен был решаться вопрос, звонок: «А с патриархом действительно согласовано?» Стало ясно, что кто-кто сообщил в ЦК, что Харчев якобы заставляет Церковь взять монастырь без их согласия.

Я побежал к патриарху: «Ваше святейшество!» Я всегда к нему так обращался, хотя было заведено просто по имени-отчеству или «патриарх». Это ему очень нравилось. Пимен лежит в келье больной. «Ваше святейшество, требуется ваше подтверждение о передаче Соловецкого монастыря». Ответа нет. Потом говорит: «Не могу». — «Почему?» — «Там слишком много наших костей». — «Но на костях же стоит вся история христианства». И опять: «Не могу». Я к дежурному помощнику Федору Соколову: «Федя, в чем дело?» Мнется. «У патриарха кто-то был?» Мнется. «Кто?» — «Высший чин КГБ». Я все понял. Этим же вечером я отозвал записку. Монастырь в то время так и не передали.

Почему же сейчас Церковь так активно выступает за массовую застройку храмами городов?

Я пробыл на посту председателя Совета по делам религий почти пять лет. За это время Церковь не получила от государства ни копейки. Они жили на свои средства да еще давали на борьбу за мир. А сейчас? Отдали Новодевичий монастырь РПЦ. А кто реставрирует колокольню после недавнего пожара? Кто оплачивает строительство храмов РПЦ за границей? Спальные районы городов застраиваются типовыми храмами, а сельские церквушки по-прежнему лежат в руинах. Почему? Нет материального интереса их восстанавливать.

Когда перед тысячелетием РПЦ передавали Данилов монастырь, Церковь его восстанавливала на свои деньги. Мы помогали по-другому. Давали свои подрядные строительные организации, стройматериалы, другие фонды, что было тоже немало, потому что купить было невозможно. Плановая экономика! Советом был организован штаб по строительству Данилова монастыря, и я его возглавлял. Помню, один раз разбирались: украли 3 тонны меди. Вечером были — утром нет. Оказалось, свои же утащили для «личных» монастырей.

Тогда Церковь была действительно отделена от государства. Только через наш Совет она могла взаимодействовать с госвластью, в том числе по финансовым вопросам. Ни один епископ не имел права обратиться напрямую к чиновнику. Тогда эта система обеспечивала реальное отделение Церкви от государства, которое, по сути, означает разделение между властью церковной и властью государственной. Сейчас же произошло сращивание властей. Да, тогда был жесткий контроль, но в этом был свой смысл.

Когда началось массовое открытие храмов, РПЦ пришлось трудно без государственной поддержки. Только православных храмов было открыто две тысячи по стране. Общины тогда были заняты тем, чтобы восстановить их из руин, нанять священника, купить утварь и облачения. Это все дорого.

Партийная номенклатура сопротивлялась открытию церквей?

Каждую мы открывали с боем. В областных центрах церкви стоят окно в окно с обкомом. И вдруг звонят колокола! Этот конфликт между Советом и партийными органами выливался на страницы печати. Была такая публикация в «Огоньке»: «Будет ли святым Константин?» До сих пор храню! Столкнулись с сопротивлением идеологических органов ЦК. Ведь за ними стояли люди и их интересы. Целые армии пропагандистов-атеистов, печатные издания, оплата командировок и так далее. Когда мы отдали своим решением Толгский монастырь, в ЦК одобрил это решение только один Яковлев. Да и в самом совете ни одно решение не проходило единогласно.

Прошло два-три года, и настроение партийной элиты изменилось. Особенно после празднования 1000-летия крещения Руси. В верхах готовились к смене режима. Нужна была идеология. А она вот, под рукой. Готовая православная идеологическая машина с тысячелетней историей.

Партийные начальники стали обращаться с просьбой познакомить их с тем или иным епископом. Делалось это разными способами. Подсаживали епископа в самолет, на котором летел партийный деятель куда-нибудь в область. Или это происходило во время командировок. Партийцы ведь не могли просто прийти в церковь. Тогда уже начались прямые контакты между церковным и государственным начальством. Это было начало сращивания властей.

Почему вы шли на организацию этих контактов, нарушая устоявшиеся принципы взаимоотношения Церкви и государства?

Мы тогда думали, что понимание высшими руководителями партии проблемы благодаря личным контактам поможет освобождению Церкви. Анатолий Лукьянов, который был тогда заведующим отделом ЦК, в начале 1988 года поручил нам проработать вопрос о месте Церкви в структуре будущего госуправления на основе президентской власти. Хотя тогда все отрицали, что в СССР идет подготовка к созданию поста президента. Становление новой власти, которая пришла на смену Горбачеву, происходило не один день. После 1991 года РПЦ действительно оказалась вписана во власть. Получилось примерно то же самое, что и при царе. Церковь — государственный департамент. Теперь она напрямую контактирует со всеми министерствами и ведомствами, заключает договоры, указывает, как нам жить. Конечно, Совет по делам религий с его контролем за действиями руководства Церкви в таких условиях им не нужен.

А сами члены Совета? Не было искушений воспользоваться своей контрольной властью?

Были случаи, не без греха. Был у меня заместитель, которому церковники ящиками носили коньяк и который их еще при этом иногда «таскал за волосы». Они зависели от него: разрешит или нет поездку за границу, захочет ли распределить в хорошую больницу. Были и курьезы посерьезнее. После заседания Совета и ухода гостей я обычно помощника просил проверить помещение. Тогда были приглашены иерархи РПЦ. Я же был послом, знаю эти фокусы. Однажды видит: оставили кейс. Кто здесь сидел? Да никто на этом стуле не сидел! Пригласил комиссию из трех человек: вскрывайте! Там примерно 150 тысяч рублей лежит. Составили акт. Никто не заявляет. Так мы с этими 150 тысячами носились две недели. В Минфине не берут: требуют указать источник средств. В КГБ тоже не могут оприходовать. Только через две недели забрали. Это как в «Золотом теленке» получилось. Конечно, деньги предназначались не для благотворительности.

Как высшее руководство страны относилось к вашим реформам?

Горбачев всегда нейтрально относился к вопросу взаимоотношений государства и Церкви. Сколько я ни намекал и ни просился, за все время я ни разу с Горбачевым не встречался. Только один раз видел его, когда в связи в 1000-летием он принимал патриарха и членов Синода. Сейчас я думаю, что нейтральная позиция Горбачева была не самым плохим решением. Генсек тогда впервые за десятилетия встретился с церковниками. До этого была только знаменитая встреча Сталина с митрополитами в Кремле в 1943 году.

Колоссальную роль в перестройке отношений Церкви и государства сыграл Яковлев. Он понимал, что демократизацию страны надо начинать с отношения к Церкви, к верующим. Без него не удалось бы провести реформы, ведь меня пытались снять каждый год. Было заседание отдела ЦК, еще в 1987 году, на котором мы докладывали о подготовке к празднованию 1000-летия крещения. Нас там с грязью смешали. Выступил и один из руководителей нынешней Компартии. Тогда у него была противоположная позиция по отношению к Церкви, чисто партийная. Иногда дело доходило до скандалов.

Вы говорите, что РПЦ полностью обеспечивала себя, но ведь празднование 1000-летия крещения Руси не обошлось без поддержки государства?

Да, мы им помогли. Но как? Государство обеспечило площадку для проведения торжеств, охрану, предоставили льготные условия передвижения для гостей, гостиницы. Конечно, здесь без государства они просто не могли бы ничего сделать. Это был общенародный праздник. Но Церкви напрямую денег не давали. Большой банкет в «Праге» они организовали за свои деньги, оплачивали гостиницы. Концерт в Большом театре — да, организовало Министерство культуры. Но это было государственное мероприятие, там присутствовала супруга Горбачева — Раиса Максимовна.

Почему именно она?

Когда Совет разрабатывал план празднований, предполагалось начать праздник с крестного хода, который должен был начаться в Кремле, у Патриарших палат. Не прошло. Большинство, в том числе и иерархи Церкви, — за то, чтобы центром празднований стало торжественное заседание. В спокойном советском стиле. Было принято решение провести заседание в Большом театре. Планировалось присутствие генерального секретаря ЦК КПСС. Отвергли с порога. От правительства присутствовал Николай Талызин — первый заместитель председателя правительства. В последний момент сенсация: будет Раиса Максимовна Горбачева.

Я отправился к Яковлеву посоветоваться: с кем рядом ее сажать? Накануне торжественного дня мы весь день согласовывали этот вопрос и никак не могли согласовать. Я звонил Яковлеву, он с кем-то советовался наверху. В конце концов он мне сказал: подбери в первом ряду президиума самого видного епископа, чтобы ей как женщине было приятно. Cамым импозантным оказался Минский митрополит Филарет (Вахромеев).

Вообще вопрос рассадки гостей был важен. Куда сажать католиков, которых на дух не переносила советская власть? Куда — иудеев, чтобы не обидеть? Ведь от них во многом зависела помощь в контактах с американской стороной.

Конечно, все косили глаза на Раису Максимовну. Присутствие первой леди государства придало торжествам особый колорит. Раньше я не встречался с Раисой Максимовной, но всегда с большим уважением относился к ее представительской деятельности. Чем-то она была сродни Маргарет Тэтчер, с которой мне посчастливилось провести несколько незабываемых часов один на один. Я сопровождал ее в Сергиеву лавру накануне 1000-летия крещения Руси. Они обе были образцом женской привлекательности и царственно-державного поведения на публике.

Уже через 15 минут, сидя с Тэтчер в ЗИЛе на пути в лавру, я понял, что в отношениях Церкви и государства в СССР она разбирается ничуть не хуже, чем я, и откровенно, без дипломатии, отвечал на ее непростые вопросы. Кажется, мы нашли общий язык.

С Раисой Максимовной сердечности не получилось. Был протокол. Чувствовалось, что я не пришелся ко двору. Почему? Не знаю. Организацией торжеств и концерта она осталась довольна. По окончании концерта она наклонилась ко мне и сказала: «Константин Михайлович, это ваш звездный час». Сначала я воспринял это как похвалу, а когда поразмыслил, пришел к выводу, что «звездный час» может означать и конец карьеры. Достигнув вершины, дальше только вниз.

Одним из результатов вашей работы стал закон о свободе совести в его первой редакции, от 1990 года. Как возникла идея правового регулирования религиозных организаций?

Это была потребность времени. В 1943 году Сталин, выражаясь фигурально, дал вид на жительство Церкви в советском государстве, но не гражданство. Гражданство — это законодательные нормы. Поэтому необходимо было принять специальный закон, дающий верующим и Церкви всю полноту прав. Совет разработал такой проект. При согласовании законодательства столкнулись все ведомственные интересы. МВД, прокуратура, Минюст, МИД свои подписи поставили. Были возражения со стороны Комитета государственной безопасности по поводу альтернативной службы в Вооруженных силах. Мы с этим не согласились, и проект ушел без их правки.

Тогда закон был необходим, а сейчас он утратил свой смысл, более того, превратился в ошейник для религиозных организаций, за который все время дергает власть. Церковь превратилась в государство в государстве. Сегодня имеет смысл ликвидировать этот закон, а религиозные организации должны действовать наравне с другими общественными организациями и подчиняться общему для всех законодательству.

Свобода — это не только права, но и обязанности. Это полностью относится и к Церкви. Главная цель Церкви — спасение души человека. Как сказал Серафим Саровский, спасись сам — и спасутся тысячи вокруг тебя. У Церкви есть обязанность — быть моральным примером. Как показывает перестройка, свободу дали, а с обязанностями пока плохо. По-видимому, здесь нужен контроль государства. Тогда это был Совет по делам религий. По моему мнению, именно контрольные функции Совета стали решающей причиной его ликвидации. Уже при новом патриархе по просьбам РПЦ Совет ликвидировали. А до этого сняли меня с должности по письму митрополитов.

Но ведь письмо против вас было написано еще при патриархе Пимене?

Да, но Пимен этого письма не видел. Он уже был в очень плохом состоянии. Его подписали четыре митрополита. Алексий (Ридигер) тоже поначалу не хотел подписывать. Ему не за что было на меня обижаться. Первыми подписали митрополиты: Киевский Филарет (Денисенко), Минский Филарет (Вахромеев), управделами Патриархии митрополит Одесский Сергий (Петров). Горбачев подписал приказ о моем увольнении, и скорее всего даже не разбирался, в чем дело. Мне потом говорили, что одновременно он подписал 200 документов, и вообще его больше интересовали другие дела.

То есть подписали все основные тогдашние претенденты на патриаршество? Смена патриарха Московского и всея Руси — ведь тоже важная веха в истории перестройки?

Да, в 1990 году сменился патриарх. Я уже не был председателем. Но подготовка к выборам шла еще до смерти Пимена. Развернулась нешуточная борьба. Пимен просил убрать подальше Алексия (Ридигера), который 25 лет был управделами Московского патриархата. Его перевели на кафедру в Ленинграде. Выборы патриарха было решено сделать свободными. Раньше Совет по делам религий рекомендовал епископам, за кого голосовать, а они не смели ослушаться. Это было плохо, но патриарха выбирали в интересах государства. Так, не выбрали в свое время Никодима (Ротова), потому что он проводил экуменическую политику сближения с католицизмом. Его деятельность была выгодна для улучшения имиджа нашей страны, но для патриаршества он уже не годился. Католическая церковь тогда была в списке недругов СССР. Алексий тоже не был фаворитом. В Совете его не рекомендовали патриархом. В условиях свободы выбрали Алексия. Почему? Трудно сказать. Может быть, будучи управделами РПЦ на протяжении 25 лет и заведуя всеми финансовыми и хозяйственными делами Церкви, он мог лучше доказать избирателям свое первенство.

У нас на первом месте стоял Киевский митрополит Филарет (Денисенко). Это объяснялось тем, что большинство верующих и приходов были на территории Украины. Филарет был выдающимся церковным дипломатом. Стань он патриархом, сегодня он не дал бы украинским верующим отдалиться от России. Думаю, он бы внес свои коррективы в проект «русского мира». Разве можно разделить христиан на русский и нерусский миры?

Несмотря на конкуренцию, у всех претендентов был один интерес: уйти из-под финансового контроля государства. Тогда уже в РПЦ хлынул поток верующих, доходы возросли. Сотрудники Совета докладывали, что когда, например, открыли пещеры Киево-Печерской лавры, деньги оттуда выносили мешками без всякого учета. И это тоже было во времена Филарета.

Как менялся уровень жизни иерархов РПЦ на протяжении перестройки?

Первое, что я понял, когда пришел на должность председателя: иерархи Церкви живут так же, как партийная верхушка. Ничуть не хуже. Отличались только тем, что у них было больше свободы в приобретении материальной выгоды. Квартиры иерархам Совет давал. Обращался ко мне, например, тот же Алексий, я передавал просьбу в Совмин. И там, как правило, не отказывали. Давали вне очереди площадь такую же, как партийным работникам высшего звена. Скажем, в Москве получали на одного трехкомнатную квартиру. Отдыхали они в санаториях ЦК. Епископу, как правило, предоставляли 3-4-комнатный люкс, и еще номера для его охраны и всех обслуживающих матушек.

Зарплату им не платили, РПЦ содержала сама себя. Но поскольку церквей было мало, а верующих много, то всегда были они при деньгах. Вот пример. Едем мы вместе с иерархами за границу. Я получаю 26 долларов командировочных в сутки. Боюсь лишний раз зайти куда-то. А епископ, который со мной, приглашает в ресторан. Я ему: «Не могу». А он: «Не волнуйтесь», — и показывает полный бумажник долларов. Кто ему обменивал эти доллары? Государство. Их же деньги обменивали на валюту. за их международную деятельность. В год выделялось примерно 3 миллиона долларов. А курс был, кажется, 50 копеек за доллар.

Другие религии тоже почувствовали послабления по время перестройки? Горбачев ведь принимал главу Церкви объединения Муна?

Мун — это деньги, капитал. Тогда он нужен был. Горбачеву его «подсовывали». Других протестантов он не принимал. Мы пытались поставить все религиозные движения в одинаковые условия. Открывали синагоги. Раввинов стали готовить в Венгрии. В Москве стали производить мацу. Признали кришнаитов по просьбе индийского посла. Он позвонил мне и говорит: «Как посол посла прошу, посмотрите, как можно помочь?» Было принято решение, и впервые наши кришнаиты поехали на съезд в Индию.

Обращали внимание на то, иностранного происхождения организация или отечественная, «коренная»?

Тогда был несколько иной подход. Многие христианские деноминации, неправославные, в СССР рассматривали не как духовные общины, а как чисто антисоветские организации, ведущие подрывную деятельность. В этом смысле РПЦ, особенно ее руководство, находилась под большим контролем властей. Тем не менее перестройка отношений государства и религий касалась не только православия, но и ислама, иудаизма и других традиций.

В те времена разделяли мусульман на традиционных и нетрадиционных? Понимали ли опасность ваххабизма?

Нет, тогда никаких ваххабитов не было, потому что не было никакого влияния заграничных мусульман на наших. Границы были закрыты, зарубежные «учительские» кадры не приезжали. Интересна история с возвращением верующим Корана Османа (древнейшая сохранившаяся до наших дней рукопись Корана. — прим.). Она показала, как глубока вера советских мусульман. По ходатайству Совета решено было передать Коран верующим. Это был показатель, что мы не только возвращаем святые мощи православным. Коран был возвращен в мечеть. На церемонии передачи собралось огромное количество правоверных. Была охрана, милицию подняли на ноги. Их повалили, смяли. Мы не могли пробиться к помосту на площади. У муфтия были охранники, крепкие ребята. Им пришлось изрядно поработать и плечами, и кулаками. Муфтий Талгат Таджуддин потом вспоминал, что правоверные прыгали из квартир на втором этаже, чтобы только дотронуться до Корана. Меня подняли на помост на плечах. Страшно! Думал, растопчут. В 1921 году еще Ленин мусульманам передавал этот Коран, потом его государство забрало.

Наверное, в мусульманских регионах возрождение религии происходило легче, чем в европейской части СССР?

Я помню, как открывали медресе в Баку. Когда я приехал в Азербайджан, Паша-заде, ныне здравствующий муфтий, попросил открыть медресе. В Баку не было духовного училища. Местные партийные власти не соглашались, стояли насмерть. Я пошел к членам республиканского Политбюро. Сидят, молчат. Мне стало обидно. Совет по делам религий дал согласие, а они сопротивляются! Я не выдержал и сказал, что мне стыдно, что я, русский, прошу у них, мусульман по происхождению, открыть медресе! Попросил их: не надо голосовать, кто «за», кто «против», просто промолчите. И на этом порешили. Никто не мог сказать «да», но и никто не сказал «нет».

Этот прием я уже использовал ранее, когда в Смоленске совет постановил открыть кафедральный собор. Там тогда архиепископом был Кирилл (Гундяев). Его направили туда в конце 1984 года, когда сняли с поста ректора Ленинградской духовной академии. Он приехал в Смоленск, а там разруха, храмы в запустении. На месте его встречал местный представитель Совета, размещал, опекал. Без нашего сотрудника ни один иерарх не мог ничего сделать. Да, епархия была действительно бедная. Совет решил вопрос об открытии некоторых церквей, и жизнь потихоньку наладилась. Кирилл мне подарил икону Богоматери, в серебряном окладе. Она и сейчас у меня дома стоит. Как и складень, подаренный патриархом Пименом.

По какому случаю?

Наверное, на память. За то, что Совет помог предоставить ему правительственный автомобиль ЗИЛ. Сначала у него была «Волга», довольно приличная, и еще один какой-то кабриолет, иномарка потрепанная. На «Волгах» тогда ездили министры, а на ЗИЛах только партийные деятели, их на всю Москву было чуть более десятка. Патриарх был болен, еле ходил, сам был грузный. Как-то я заметил, что он с трудом садится в свою «Волгу». Она же узкая. Стало неловко. Задались целью поменять машину. Надо было с патриархом это согласовать. Как-то сидели в Елоховском храме, там у них под куполом есть помещение. Праздновали какой-то юбилей. Подошел к нему, рассказал о планах поменять ему машину. Он посмотрел на меня, промолчал. Осторожный был человек. Потом ко мне подходит его приближенный, передает икону — дар от патриарха.

Спрашиваю: «Как патриарх на мое предложение отреагировал?» Он: «Очень хорошо!» Тогда попросили Совмин что-то дать, подержанную машину после министра или члена Политбюро. Я позвонил председателю Совета министров Николаю Рыжкову. Надо сказать, к просьбам Церкви он относился всегда благожелательно. И в этот раз он предложил подготовить письмо Совета по делам религий. Буквально через неделю он перезвонил и сообщил, что нашли ЗИЛ. Получите, говорит, у председателя КГБ. Он меняет машину, а свою отдает, только спецоборудование снимут. Передали. Проходит какое-то время. Заходит помощник патриарха, просит спуститься вниз: Пимен ждет в машине. Гляжу: сидит, дверца открыта. Шикарнейший ЗИЛ. Пимен говорит: «Константин Михайлович, прошу проехаться со мной в первый раз на новой машине!» Сел к нему, поехали в Переделкино в его резиденцию. Тут самое интересное началось. Милиция же не знает, кто в машине едет. Все знают эту машину как автомобиль председателя КГБ. Свет перекрывают, постовые честь отдают. Пимен страшно был доволен.

Приходилось ли вам сталкиваться со священниками-диссидентами, такими как Павел Адельгейм, Глеб Якунин, Лев Регельсон?

Приходилось. Тогда я с ними и познакомился. Как раз выпустили из заключения Якунина. Они тогда неплохо относились к перестройке. Мы с ними на улице встречались, они все боялись, что их прослушивают. Но Совет ими не занимался. Они как диссиденты по линии КГБ шли. Что интересно, ни один иерарх Церкви в то время не вспоминал, что они сидят в тюрьмах.

В перестройку была попытка ввести Церковь во власть. Митрополит Алексий (Ридигер) даже был избран на Съезд народных депутатов СССР. Зачем?

Да, это было при мне. Мы даже рекомендовали и его, и Пимена, и других. Нам тогда казалось, что нет ничего плохого в том, что церковники будут призывать с трибун к миру и состраданию. У нас ведь демократия. Возник вопрос: как быть с религиозными деятелями? Мы написали записку, дали кандидатуры. Потом они уже сами отказались от представительства в органах законодательной власти, но не из-за альтруизма, а потому что вместе со всеми надо было отвечать за решения власти. Думаю, что сейчас было бы полезным присутствие священнослужителей в депутатском корпусе. Тогда бы было понятно истинное отношение Церкви к тем или иным решениям власти.

Как бы вы оценили итоги перестройки спустя 30 лет?

Вопрос непростой. Может быть, это покажется фантазией, но я считаю, что реформы должны быть продолжены. Перемены сегодня требуются и в отношениях Церкви и государства, и в отношениях внутри Церкви между иерархами и священниками, верующими и клиром. Действительно, здесь большие проблемы. Посмотрите на положение священников. Многие сравнивают это положение с рабским. По-видимому, нужны изменения в уставе Церкви. Говорю это как верующий. Привести устав, наконец, в соответствие с уставом 1918 года, времен патриарха Тихона. Тогда, возможно, Церковь действительно будет братством единоверцев. В отношениях Церкви и государства необходимо отделить церковную власть от государственной. Как? Нужен независимый государственный орган, не подотчетный исполнительной власти, может быть, при парламенте. Возможно, тогда никто не будет вспоминать о коррупции в Церкви.

1988 год. Представитель музея "Московский Кремль" и митрополит Ростовский Владимир (Сабодан) подписывают акт передачи православных реликвий в собственность РПЦ. В центре на заднем плане – К.М.Харчев.
Фото из архива Анатолия Лещинского

Проблемы взаимоотношений религии и общества, религии и государства в России остаются довольно острыми – об этом свидетельствует хотя бы их регулярное обсуждение в СМИ. Периодически ставится вопрос: не нужен ли нашей стране государственный орган по делам религий? В советское время такой орган существовал. Это был Совет по делам религий (СПДР). В этом году исполняется 65 лет со дня создания Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете народных комиссаров СССР, который был позднее преобразован в СПДР. В связи с этим ответственный редактор «НГ-религий» встретился с бывшим председателем СПДР Константином Харчевым, интервью с которым мы и предлагаем нашим читателям.

– Константин Михайлович, позвольте вас представить. Вы были послом Советского Союза в Гайане, затем председателем Совета по делам религий при Совете министров СССР в ранге министра и, наконец, послом в ОАЭ. Вы попытались стать реформатором Церкви, сидя в чиновничьем кресле, что само по себе очень сложно и даже противоречиво. Я рискнул представить вас как реформатора. Вы с этим согласны?

– По-моему, слово «реформатор» ко многому обязывает.

– Я помню, что вы были одним из участников конференции «Церковь и перестройка».

– Я не назвал бы реформатором себя лично. Практически все, что делал Совет по делам религий в мое время, – это сложная, кропотливая работа всех его сотрудников. Вряд ли нашу работу можно назвать реформаторством. Скорее это было не реформаторство, а проведение в жизнь новой политики государства в отношении Церкви. Так, во всяком случае, я понимал свое назначение и свою задачу, когда пришел на работу в Совет. Была перестройка, и она заключалась (мы верили в это!) в возрождении демократических принципов во всех сферах, в том числе в области отношений Церкви и государства. Перед нами не стояла цель реформировать Церковь – это не дело государства, от лица которого выступал Совет. Просто мы пытались сформировать и реализовать новую государственную политику в отношении религиозных организаций. Ставилась задача по реформированию жизни всего Советского государства и общества, и это не могло не затронуть и религиозной жизни в стране.

– Когда говоришь с бывшим руководителем госоргана по делам религий, невольно вспоминается ваш тезка Константин Победоносцев, человек, проводивший политику Российской империи в Церкви. Вы себя ощущали проводником определенных влияний или у вас были какие-то собственные идеи или попытки если не реформировать Церковь, то по крайней мере вдохнуть в жизнь религиозных организаций советского периода новый дух?

– Не знаю, насколько уместно такое сравнение, однако Победоносцев, как и Совет по делам религий, в свое время проводил в жизнь политику государства в отношении Церкви. И в этом сходство нашей и его работы. Ведь государство заинтересовано в том, чтобы верующие были гражданами своей страны, чтобы понимали и принимали задачи государства, поддерживали его. Если верующий гражданин видит, что государство подавляет Церковь, относится с пренебрежением к вере и к самим верующим, то, конечно, он не будет доверять государству и прилагать усилия для его поддержания. В этом отношении наша цель была одна – чтобы верующие нашей страны ощущали себя полноправными гражданами, чувствовали себя защищенными, имели возможность свободно исповедовать свою веру.

– В таком случае возникает вопрос: нужно ли было защищать в то время, когда вы стали председателем Совета по делам религии, верующих граждан СССР? И если защищать, то от чего?

– Прежде всего от нарушений конституционных основ отношений Церкви и государства, от посягательств на свободу совести, провозглашенную Конституцией.

– Законодательство в сфере религии было отсталым и не соответствовало духу времени?

– Безусловно, оно не отвечало не только международно-правовым актам, но и Конституции своей страны. Придя в Совет по делам религий с дипломатической службы, я считал вполне естественным, что в основе отношений Церкви и государства должны лежать общепризнанные в международной практике подходы.

– Проще говоря, вам приходилось в чем-то противостоять оголтелой атеистической линии Центрального комитета Компартии Советского Союза (ЦК КПСС), чтобы отстоять интересы верующих граждан...

– Я бы сказал – силовой линии. Нельзя не признать, что попытки «повлиять» на работу совета были, особенно со стороны некоторых работников ЦК КПСС. Но время было уже другое! Мы были охвачены идеями перестройки, и нам хотелось, конечно, внести новую, свежую струю в свою работу, в государственно-церковные отношения.

– Кто из идеологов перестройки в то время высказывался за осуществление защиты государством прав верующих? Кто был против?

– Все, что нам удалось сделать за достаточно короткий период, а именно: регистрация почти двух тысяч религиозных организаций, передача им культовых зданий и имущества, упорядочивание нормативной основы, отмена устаревших и одиозных циркуляров, открытие монастырей – Данилова, Толгского, Оптиной пустыни, церковных школ – все это невозможно было осуществить без соответствующих решений ЦК КПСС. Руководство политбюро в лице секретарей особой поддержки в этом деле нам не оказывало.

Но надо учитывать, что и в самом ЦК боролись два направления: перестроечное и консервативное. Такое противоборство шло и на среднем и низшем уровнях.

Большую помощь и поддержку нам оказывал Александр Николаевич Яковлев, который в то время возглавлял идеологический отдел ЦК КПСС. Только при его содействии советом было принято решение об открытии Оптиной пустыни. Это был первый случай, когда Совет по делам религий дал разрешение на открытие монастыря, приняв по этому поводу беспрецедентное решение. В период подготовки закона о свободе совести и религиозных организациях серьезную поддержку оказывал нам Валерий Легостаев (помощник члена политбюро Егора Лигачева). А вот, например, секретарь ЦК Вадим Медведев или заместитель заведующего отделом ЦК по идеологической работе Александр Дегтярев, наоборот, всячески препятствовали нашим идеям, были противниками.

Надо сказать, что это было вполне естественно. За годы советской власти был воспитан целый слой атеистических деятелей, которые буквально жили атеизмом. На атеистическую пропаганду тогда выделялись громадные государственные деньги, и эти деятели, если бы религию и атеизм уравняли, утратили бы не только идеологические позиции, но и материальное благополучие.

– Все критики периода перестройки говорят, что совет выполнял те же самые функции, что и Комитет государственной безопасности, преследовал и контролировал верующих, ограничивал свободу религиозной жизни. Некоторые даже считают, что совет просто был филиалом КГБ.

– Может быть, когда-то это было так. Но в период 80-х годов уже была иная ситуация. При этом надо иметь в виду, что КГБ как госорган проводил политику Политбюро ЦК КПСС, реализовывал соответствующие директивы. Правда, и директивы можно исполнять по-разному. Многие сотрудники КГБ на самом высоком уровне в период перестройки делали все возможное, чтобы упорядочить отношения Церкви и государства. Да, по принципиальным вопросам у нас были и серьезные разногласия с КГБ. Однако валить на работников КГБ всю ответственность за непростые отношения Церкви и государства, конечно, не стоит. В связи с этим я бы вспомнил добрым словом таких руководителей пятого Управления КГБ, как Бобков и Абрамов┘

– Давайте поясним читателям, что проблемами религии в КГБ занималось пятое управление. И курировал его один из замов председателя комитета генерал армии Филипп Денисович Бобков.

– Кстати, выходец из простой трудовой семьи. Был сержантом – стал генералом армии. Своей головой, своим служением Родине достиг всего. И я осмелюсь сказать, что без содействия таких людей, как Филипп Денисович, мы не смогли бы решить многие вопросы.

– Хотелось бы проверить истинность некоторых сообщений, которые мне приходилось слышать. А именно: говорят, что КГБ иногда даже ставил перед Советом по делам религий, перед ЦК партии вопрос о... необходимости издания в СССР Библии. Мол, пограничники докладывают, что иностранцы часто нелегально провозят Библии в Советский Союз. Однако сама Библия не является книгой ни советской, ни антисоветской, а представляет собой памятник культуры и религиозной мысли. В этой связи КГБ якобы выступал с инициативой: почему бы нам, советским гражданам, не издать ее определенным тиражом, чтобы она была хотя бы у верующих? И это имело воздействие. В частности, Московская Патриархия выпустила несколько тиражей Библии, Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов тоже издал книги Священного Писания. Насколько это соответствует действительности?

– Это правда. Более того, в вопросах издания религиозной литературы мы выступали вместе и со священнослужителями, и с КГБ. Например, Институтом переводов Библии в Стокгольме, на пожертвования христиан Северной Европы, было выпущено 60 тысяч экземпляров трехтомного издания «Толковой Библии» под редакцией А.П.Лопухина. Это был дар христианам нашей страны в связи с празднованием 1000-летия Крещения Руси. Так вот, без согласия комитета мы просто не смогли бы перевезти эту литературу через границу.

Прошло уже почти 20 лет с тех пор, как Совет по делам религий перестал существовать. Этого времени достаточно, чтобы немного оглянуться назад, поостыть и извлечь уроки из того, что было и как было. Период 80-х годов требует фундаментальных исследований, которые все расставят по своим местам. В том числе прояснят и роль КГБ на стадии перестройки. В любом случае – это был важный рубеж в жизни нашей страны и в государственно-церковных отношениях, что ознаменовалось торжествами, посвященными 1000-летию Крещения Руси, проходившими в 1988 году не только в Москве и Киеве, но и в других городах страны.

– Вернемся на время в 1940-е годы. Ведь само создание Совета по делам Русской Православной Церкви в 1943 году было инициировано НКВД, о чем свидетельствует стенограмма беседы Сталина, Берии, Молотова и полковника НКВД Карпова, отвечавшего конкретно за церковные и религиозные вопросы.

– Смею сказать, что это преувеличение. Политическое решение было принято руководством страны. Но подготовка и курирование этого вопроса были возложены на НКВД. В частности, как свидетельствует генерал Павел Судоплатов, НКВД в лице Главного управления госбезопасности, учитывая патриотическую роль РПЦ во время войны, выходил на руководство страны с предложением о легализации Церкви, расширении ее деятельности и избрании Патриарха.

– Совет по делам РПЦ, по мысли Сталина, должен был доводить до реализации идеи правительства в отношении религиозной жизни, причем касалось это не только РПЦ, но и других религиозных организаций. Для чего впоследствии, кстати, был создан Совет по делам религиозных культов, а затем эти структуры объединились. Все это, на мой взгляд, достаточно убедительно свидетельствует о том, что государство в период до Хрущева пыталось нормализовать религиозную жизнь в стране.

– Здесь есть один нюанс. Мы сегодня не обсуждаем вопрос о том, почему Сталин принял такие решения. По-видимому, в основе решения о нормализации отношений Церкви и государства стояли чисто политические задачи. Конечно, это было труднейшее время для государства. Это был разгар войны, когда еще не ясно было «кто кого», когда надо было мобилизовать все силы. Это был своего рода противовес гитлеровской церковной политике, которая играла на недостатках и упущениях советской власти и начала заигрывать с РПЦ, открывая церкви на оккупированных территориях┘ Но мы сегодня не говорим о мотивах. Мы сегодня говорим о результатах. Мы признаем, что в то время было принято верное решение. Совет по делам РПЦ был создан в свое время как гарант выполнения законодательных норм. Это был своего рода буфер между Церковью и правительством. Касалось это не только РПЦ, но и других религиозных организаций. Действительно, именно при Сталине был организован Совет по делам религиозных культов, который возглавлял Полянский.

– Что можно сказать о периоде Хрущева? Почему роль Совета по делам РПЦ стала меняться?

– Трудно говорить об этом сегодня, не имея под рукой соответствующих документов политбюро. На базе доступных материалов складывается впечатление, что Хрущев на фоне разоблачения культа личности и деятельности Сталина стремился показать, что при Сталине все было плохо. Он искал ошибки и легко находил их, это коснулось и сталинской политики в отношении религии.

– Это, наверное, самый черный период в жизни Совета по делам религий? Когда совету пришлось выполнять функции уже не защиты верующих, как это было с 1943 по 1957 год, а скорее карательного органа атеистического государства...

– Нигде документально такое изменение в политике не нашло отражения. Более того, если бы все это было закреплено законодательно, то, как говорится, Бог с ним, это политика государства. Но здесь эта государственная политика была скрыта, и реализация ее без какой бы то ни было законодательной основы была возложена на Совет по делам религий. То есть совет стал орудием «закручивания гаек», причем не в руках правительства, а в руках партийного руководства.

Действительно, не имея правовой основы, Совет по делам религий в то время начал проводить в жизнь директивы ЦК, которые становились обязательными для всех. И тем самым фактически творил беззаконие. Поэтому, в период перестройки, когда мы начали проводить взвешенную политику, то были вынуждены пересмотреть все ведомственные акты, принятые в предшествующий период – например, в отношении того, обязательно ли родителям при крещении детей иметь при себе паспорт, можно ли звонить в колокола дольше двух минут и в какое время.

После этого мы нажили себе много недоброжелателей, в том числе и среди духовенства. Скажем, мы разрешили совершать крещение детей и взрослых без записей в церковные книги паспортных данных крещаемых или их родителей. (Очень часто факт крещения становился известным по месту работы или учебы граждан, и они подвергались дискриминации.) Казалось бы, в Церкви должны были это приветствовать. Но часть священнослужителей приняли это решение без энтузиазма – потому что, обходя это требование, они получали от верующих вознаграждение, что было незаконно. Мы открывали новые храмы – и опять же встретили сопротивление части духовенства. Почему? Дело в том, что раньше Церковь имела доходы с определенного числа приходов; когда же открылись новые храмы, пришлось распределять деньги на их восстановление, на содержание штата и т.д. Как следствие, доходы приходских священников снизились.

– Вы упомянули финансы, финансовые проблемы. Сегодня понятно, что государство отчисляет средства на восстановление тех или иных церковных памятников, дотирует отчасти и церковное образование. Активно поддерживают Церковь и крупные бизнесмены. В советское время церковная касса формировалась из частных пожертвований прихожан. Но что можно сказать, например, о восстановлении Свято-Данилова монастыря? Здесь был задействован церковный бюджет или государство выделило деньги?

– Давайте вспомним, какая тогда была экономика? Плановая. Гвоздь, бревно, цемент, кровельное железо даже при наличии денег нельзя было достать без разнарядки. А строительные организации чьи были? Государственные. А кто восстанавливал Данилов монастырь? Государственные реставраторы. Государство и Церковь действовали совместно.

– При вас бюджетного финансирования религиозных организаций не было?

– Тогда вернемся в прошлое. В 1961 году РПЦ стала членом Всемирного Совета Церквей и целого ряда других международных религиозных организаций. Ведь там она должна была платить членские взносы...

– И это были церковные деньги. Церковь была самоокупаемой организацией. В финансовых вопросах Церковь была отделена от государства.

– Во Всемирном Совете Церквей или в Конференции Европейских Церквей советские рубли не воспринимались как полноценная валюта...

– Рубли по льготному курсу менялись на валюту. Доллар США в то время стоил 60 копеек.

– РПЦ также посылала своих делегатов и представителей за рубеж, они получали командировочные. Представители РПЦ, которые работали за границей по пять, а то и больше лет, также получали зарплату. На какие деньги жили за границей они?

– Им переводили деньги из СССР. Государство ежегодно обменивало религиозным организациям примерно 2 миллиона долларов на рубли для обеспечения их работы за границей.

– То есть само государство никаких денег и дотаций не выплачивало?

– Нет. Принцип отделения Церкви от государства соблюдался строго.

– Известно, что СПДР занимался кадровой политикой религиозных организаций. Несомненно, что все вопросы вы согласовывали с ЦК КПСС. А у ЦК, собственно, были какие-нибудь приоритеты? Кто из иерархов им больше нравился? Кого бы они хотели видеть Патриархом?

– До встречи членов Синода с Горбачевым в 1988 году в Кремле члены политбюро с иерархами официально не встречались. Позднее нас часто просили познакомить с тем или иным высокопоставленным иерархом. И вот тогда появились фавориты, возможные кандидаты на патриарший престол┘ Тогда мнение ЦК о епископате РПЦ формировалось, исходя из информации как КГБ, так и совета. И если две точки зрения совпадали, тогда принималось решение. Все Патриархи выбирались очень просто: каждый епископ заранее знал, за кого надо голосовать, с ним предварительно беседовали. За это отвечали уполномоченные совета на местах. Так было до смерти Патриарха Пимена. Тогда решили дать иерархам полную свободу – пусть сами выбирают. Прошли первые свободные выборы, на которых победил митрополит Алексий (Ридигер).

– Мы проследили поэтапно деятельность Совета по делам религий. Есть ли сегодня необходимость в подобном государственном органе?

– Я считаю, что есть. Отношения Церкви и государства, что можно проследить на исторических примерах, играют очень важную роль в укреплении государства и стабилизации гражданского общества. Ведь речь идет о массах верующих, держащихся за свои религиозные убеждения, которые объединяются вокруг Церкви или общины. Государству не должно быть безразлично, соблюдаются ли их права, гарантируются ли их свободы┘ Значит, необходим какой-то контролирующий орган!

– То есть вы клоните к тому, что Церковь и религиозные организации остались без контроля?

– Дело не в том, чтобы контролировать деятельность Церкви, а в том, чтобы контролировать исполнение законодательства о свободе совести и религиозных организациях. И должен быть орган, как, например, Минюст, который следит за выполнением этого законодательства.

– Так, может быть, деятельность Минюста и исчерпывает эту контролирующую функцию?

– Нет. Минюст занимается и политическими партиями, и общественными организациями. Религиозная сфера гораздо шире, чем у общественных организаций, у нее есть своя специфика. В государстве должен быть орган, который будет не только следить за выполнением законодательства, касающегося именно религиозных организаций, но и проводить в жизнь политику государства в отношении религиозных организаций. К тому же законы должны адекватно отражать и учитывать эту политику, совершенствоваться – и этим также должен заниматься специальный орган. Совет по делам религий был именно таким органом. Его аналоги сегодня сохранились во многих бывших республиках СССР, даже в ряде регионов РФ (например, в Татарстане), и на практике они оправдывают свое существование.

– Константин Михайлович, что бы напоследок вы хотели сказать нашим читателям?

– Пользуясь случаем, я хочу обратиться через вашу газету ко всем верующим, пережившим годы коммунистической власти. От имени всех сотрудников Совета по делам религий при СМ СССР, всех моих предшественников на посту председателя я хочу попросить у них прощения за то, что прежняя власть по большей части была к ним несправедлива. За то, что ограничивала их религиозную жизнь и многим из верующих людей доставила большие огорчения. Сегодня я вместе с вами рад тому, что это уже в прошлом, но еще больше рад тому, что я и мои сотрудники это нынешнее время приближали как могли.

Председатель Совета по делам религий при Совете Министров СССР (1984-1989). Профессор кафедры Международного права Российской академии правосудия; кандидат экономических наук. Главный советник Департамента МИД по связям с субъектами Российской Федерации.

Биография

Родился в 1934 году в городе Горький.

С трёхлетнего возраста и до окончания семилетней школы в 1948 году воспитывался в детском доме.

В 1953 году с отличием окончил Рижское мореходное училище; в 1958 году - Владивостокское высшее мореходное училище.

C 1961 года первый секретарь Приморского крайкома ВЛКСМ.

В 1967 году окончил Академию общественных наук при ЦК КПСС с защитой диссертации и присуждением учёной степени кандидата экономических наук.

Затем на партийной работе: первый секретарь Фрунзенского райкома КПСС г. Владивостока, первый секретарь Владивостокского горкома КПСС, секретарь Приморского крайкома КПСС по идеологии.

С 1978 по 1980 год - учёба в Дипломатической академии МИД СССР.

1980-1984 - посол СССР в Кооперативной Республике Гайана.

С 1984 по 1989 год - председатель Совета по делам религий при Совете министров СССР.

1990-1992 - посол СССР и России в Объединенных Арабских Эмиратах.

С 1993 по 1998 год - работал в центральном аппарате Министерства иностранных дел Российской Федерации: главный советник Департамента по связям с Субъектами Российской Федерации, парламентом и общественно-политическими организациями МИД России.

Занимается преподавательской деятельностью; профессор кафедры Международного права Российской академии правосудия.